Захолустье - захолустье в
метафизическом смысле - может быть такой же реальностью, как рельеф
местности, мировой океан, тундра или вельд. Тени пражских гениев лишили
бы меня всякой творческой воли, если бы я не пошел на хитрость: я вижу
себя не в компании писателей, а среди их персонажей. Грегор Замза шевелит
щупальцами и усиками, а я - авторучкой. Писатель, позволяя себе придумывать
персонажей, должен быть готов к тому, что с ним поступят точно так же.
Я часто снюсь Праге - и это трудный, липкий сон.
***
- Тебе пора, уже восемь, - слышу я голос жены. Она лежит рядом, глаза
ее закрыты. Я напрягаю спину, но вместо того, чтобы встать, скольжу
по простыне панцирем.
- Разве тебе не нужно на работу?
Я открываю рот и слышу сквозь треск и писк собственный голос.
- Ладно. Сейчас встану. Уже встаю. - Я стараюсь говорить внятно, неторопливо,
но писк и треск не идут на убыль. Словно мне набили глотку ржавчиной
и опилками. Может быть, я простудился? Горло для меня все: я работаю
на радио. Спина по-прежнему скользит, словно она выпуклая и жесткая.
Я зеваю и вытягиваю вперед руки, но вижу перед собой ворсистые щупальца.
Я хохочу, но слышу надрывный хрип. Жена скашивает на меня глаза, и я
слышу визг. Пять секунд, пятнадцать, минута. Жена вскакивает и бросается
к настольному зеркалу. Пристально вглядывается:
- Слава Богу!
Она берет зеркало в руки и подносит к моему лицу. Я вижу чешуйки, усики,
вытаращенные зрачки без белков. Входит сын, разбуженный визгом. Он пахнет
вчерашним вечером в пивной. Повезло сыночку. Года в четыре он, лежа
рядом со мной, сказал:
- Папа, не дыши.
Я не храпел, не сопел, а просто дышал. Тогда-то я понял, чего он мне
желает.
- Папа... папочка, что случилось? Честное слово, это не я! Я к тебе
не прикасался. Хочешь, принесу тебе завтрак?
Я не могу удержаться от улыбки: так вот он какой...
- Спасибо, сынок.
- Это голос зверя, - надрывно кричит жена. - Игорь, Игорь, что ты с
нами делаешь!?
Сын приносит поднос с едой: щепотка сахара, соли, колотый сухарь, огрызок
сыра. Я вопрошающе смотрю на сына.
- Прости, па. - Он уходит и возвращается с тремя блюдцами: в двух из
них вино, белое и красное. В третьей - арак: я его пью, когда болею.
Внюхиваюсь. Белое - местное, зелене велтлинске. Красное - чилийское
каберне. Какой смрад! Как я мог это пить? Зато арак приводит мои усики
в дрожь, холодит панцирь. Нечего кукситься! Я впиваюсь клешнями в сыр.
- Сынок, вызови такси и отвези меня на работу. У меня через час - студия,
- хриплю я.
Сын приносит коробку из-под нового кухонного комбайна, выстилает его
ватой и бережно, как елочную игрушку, помещает меня внутрь. Я мысленно
готовлюсь к разговору с директором. Во-первых, я член профсоюза - и
так просто меня не раздавишь. Во-вторых, радио - не телевидение, так
что внешним видом я шокировать никого не буду. В-третьих... Директор
одобрительно кивает головой:
- Видите ли, Игорь, мне даже жаль, что мы не телевидение. Благодаря
вам мы увеличили бы аудиторию до 50-55 миллионов. Да вся страна сбежалась
бы к экранам!
Меня несут в студию. Кладут на зеленое сукно стола. Рогом я подтягиваю
микрофон, щелкаю по нему усиком. Он тенькает. Загорается лампочка.
- Доброе утро! У микрофона Грегор Померанцев. Говорит радио "Метаморфозы"...
Я вижу, как за студийным стеклом коллеги показывают мне оттопыренные
большие пальцы. Мне даже кажется, что я слышу их возгласы:
- Давай, Грегорек, жми!
После передачи коллеги устраивают мне овацию. Сын осторожно вытирает
носовым платком бурую жидкость, стекающую из моей пасти. В обед - прием
у генерального директора. На вечерний эфир приезжает съемочная группа
из ЦТ-РТ. Домой я возвращаюсь к полуночи. Мы ложимся. Я щекочу жену
всеми усиками. Она хихикает... Нет, сегодня я не услышу ни "Ничтожество!",
ни "Слабак!". Я счастливо засыпаю, и мне снится веселый сон.
***
Игорь Швейк шел мимо ручья, в котором купался русский солдат, удравший
из австрийского плена. Швейк решил проверить, каково ему будет в чужой
форме. Так Швейк попал в плен к своим. Когда он при раздаче кукурузного
хлеба попробовал объясниться с конвоиром-мадьяром, тот ударил его прикладом,
прибавив: "Baszom az elet. А ну-ка в строй, русская свинья!".
От боли Швейк заревел по-тирольски: "Голарио, голарио..."
В вагоне Швейк рассказал свою историю русскому пленному, но тот не понял
ни слова:
- Не понимат, я крымский татарин. Аллах ахпер.
Швейк понял, что ему повезло - в эшелоне с ним ехали татары, грузины,
осетины, черкесы, мордвины и калмыки. На этапе в Добромиле их переписали:
Муглагалей Абдрахманов, Беймурат Аллагали, Джередже Чердедже, Давлатбалей
Нурдагалиев, Игорь Швейк... Швейк отметил про себя, что чешские фамилии
не намного благозвучней: Гашек, Шванкмайер, Подмышечка... Фельдфебель-писарь
ни с Джередже, ни с Муглагалеем общего языка не нашел. Построив пленных,
он заорал: "Wer kann Deutsch sprechen? Кто говорит по-немецки?".
Швейк радостно сделал шаг вперед. Вскоре он оказался в канцелярии. Писарь
допрашивал его по-немецки:
- Ты еврей? Ну?
Швейк задумчиво покачал головой: не-е-е.
- Не запирайся. Каждый из вас, пленных, знающих по-немецки, еврей.
Как твоя фамилия? Швах? Не робей. У нас тебе бояться нечего, в Австрии
еврейских погромов не устраивают. Откуда ты? Ага, Прага - бывал, это
в Варшаве, на правом берегу Вислы. Евреев там не меньше, чем у нас в
Вене. А какой номер твоего полка?
- Девяносто первый, - с надеждой ответил Швейк. Писарь полистал военный
справочник.
- Девяносто первый, эриванский, кадры в Тифлисе. Не удивляйся, мы тут
все о вас знаем. Держи табак, еврейчик. Наш табак получше вашей махорки.
Будешь старшим в эшелоне. Если кто сбежит, еврейчик, мы тебя расстреляем.
- Осмелюсь доложить, господин фельдфебель, я попал к нам в плен. Я
- чех.
- Чех? Предатель! Перебежчик! Кру-гом!
Ночью Игорь Швейк убедился, что русская шинель теплей и шире австрийской,
и что жуки, обнюхивающие спящего, пахнут сыром. Соломенный тюфяк и русская
шинель располагали ко сну.
***
Орысей менэ зовуть, Орысей. Працюю я в ресторациии "У добрэго вояка
Швейка". Посудницей. По 14-16 часов. И по 18. Гроши збыраю. У меня
мама и донька в Сад-Гори пид Чернивцямы. У нас там праци нема. Чоловик
Грыць у Польщи робыть. Сто лит тому мамын прадид подався в Гамерику,
як той жыд. А мы зараз: чоловик в Перемышль - а я до Праги. Сусиды казалы,
що мы в теплые края видлитаем. А воны не теплые - дощ, мжичка. Так що,
дякую вам файно, сусиды. Бог лише знае, як ту крону гирко заробыты.
И дэ той Бог? В Прази его нема. Я шукала. До ворожки ходыла. Не знайшла
Бога. Може, вин в Гамерыци? Так тут тяжко, що хоч сокыру в серце вбий,
щоб воно пукнуло. Сьогодни я не в кухни, а в зали. Официянткою. Трохы
причепурылась. Одяглась в сорочку з вышывкою на рукавах. Сама вышывала:
вышни, червони-червони, з зеленымы хвостыкамы. А не треба було. Там
за столом биля музык сидять хлопци, Муглагалей, Беймурат, Чередже...
Сказалы, що забырають мене писля праци. А я не хочу. В Прази я без реестрации.
До полиции задзовонити не можу: арештують, вышлють. А з цымы звирямы
я не пиду. Краще выпью медыцыну и помру. Е в кухни медыцына вид жукив,
щурив, швабив та пацюкив. А чим я гирша за жука? Ось вона, медицина.
Я пью. Яке ж воно огыдне. Я блюю, и пан Подмышечка бье мене по твару,
в ливе око. Он вона, кров. И сокыры не треба. Я чую, як музыкы спивають:
"Как упоительны в России вечера...". Це Муглагалей, Беймурат
та Чередже замовылы. В дальний комирци е газова пич. Я йду до комиркы,
видчиняю газ. Лягаю на пидлогу, головой до пэчи. Спомынаю маму, як вона
чеше мени волосся, заплитае косу...
К Орысе подходит смерть. Глядит на ее посиневшую кожу. "Ну давай:
или туда, или сюда", - говорит смерть. Нюхает Орысю. От тухлого
запаха газа смерть тошнит. Она чихает, отворачивается.
Ну что, Орыся, так сюда или туда? Таким сном - глубоким, беспробудным
- ты еще не спала.
***
Звонит будильник. Прага потягивается.
В голос зевает. Похрустывает суставами и позвонками. Спроси ее, какие
ей снились сны, и она только пожмет плечами. Я включаю радио. "Доброе
утро!" - говорит голос. На что он похож? Так могли бы говорить
ржавые водосточные трубы или тупые ножницы, или старый напильник. Нет,
не могли бы. К вечеру я найду сравнение поточней.
Ночью оно мне может пригодиться.
Игорь Померанцев
Источник: http://www.russ.ru/ist_sovr/tour/20010918.html