I
Преставился Пршемысл в преклонных летах, душа его улетела
к праотцам.
После него престол княжеский перешел к Незамыслу.
Когда же он отошел к вечному сну, сел на престол Мната. Когда же наполнились
и его дни, власть перешла к Волну. После смерти Вояна правил Внислав,
а затем князем был объявлен Кршесомысл, и случилось это у священной
Езерки, где собралось общее вече. И когда утихли воды прозрачного родника
и загорелся жертвенный огонь, надел самый уважаемый лех Пршемыслов венец
на голову Кршесо-мыслу, и все радостно вскричали:
- Кршесомысл повелитель наш! Да благословит он нас.
Все поздравляли его и с поклонами, шумной свитой проводили в Вышеград.
Там его торжественно возвели на престол, с которого правили народом
его праматерь и основатель их рода Пршемысл.
При Кршесомысле народ больше рылся в глубинах земли, побросав поля и
стада. При реках и потоках промывали золото, которого всюду было вволю,
особливо на полудне. Сам воевода Кршесомысл, памятуя пророчество праматери
своей Либуше, послал рудокопов на Иловую и Бржезовую горы, где добыто
было серебра многое множество.
Со всех сторон люди повалили туда добывать металл; все хотели быстро
разбогатеть. О домашнем хозяйстве и думать забыли. Новин никто не вспахивал;
поля лежали впусте; репейник и метляк разрослись там, где прежде зрели
тяжелые хлебные колосья, среди которых трещал неугомонный коростель.
Люди богатели металлом, но беднели хлебом. Земледельцы превратились
в золотоискателей и рудокопов, а хлеб посылали покупать в пражский край.
Многие владыки и старшины родов с болью сердца смотрели на это запустенье
и говорили, что в рудниках пагуба полей, что из-за дорогого металла
люди покидают свои дома, что из-за жажды к наживе гибнет старый патриархальный
строй. Некоторые решили поехать к воеводе в Вышеград, и во главе всех
Горимир, владыка Неуме-тельский. Просили владыки Кршесомысла, чтобы
он требовал от народа больше хлеба, чем серебра, и чтобы рудокопов и
землекопателей разогнать по домам. Но князь, ослепленный блеском драгоценного
металла, не внял их советам, и владыки удалились неудовлетворенные,
обиженные, грустные.
Восстали и рудокопы, узнав, что против них затеяли владыки. Точно гнездо
раздраженных ос, слетелись они к своим шалашам и шатрам, когда посол
рассказывал о том, как владыки во главе с Горимиром Неу-метельским ездили
в Вышеград и что советовали князю.
Зашумели, закричали, стали угрожать местью, и более всего Го-римиру
Неуметельскому. Требовали его крови и не хотели слушать голоса рассудка.
Иные в бешенстве кричали:
- Хочется ему хлеба, так напихать ему его в глотку, пока не подавится.
Грубая шутка понравилась грубым людям. Как спущенная с цепи свора собак
гонится за оленем, так погнались рудокопы осенним вечером через поля
и луга к владениям Неуметельским.
Была уже ночь, когда толпа рудокопов завидела из-за вала, окружающего
Неуметельское городище, соломенные крыши хат, высокие стога и овины.
Тут толпа замедлила шаг и, подобно хищному зверю, начала подкрадываться
к ограде. Но один добрый человек увидел злодеев и, сообразив в чем дело,
побежал и разбудил владыку. Раздался дикий крик. Для обороны не было
времени; толпа была уже в ограде, оставалось только спасаться бегством.
Одним скачком Горимир очутился в конюшне, где стоял его любимый конь,
Шемик. В одну минуту он его вывел, оседлал, шепнул ему что-то в ухо
и вылетел из ворот в поле. Увидали его, кричали, гнались за ним, но
конь летел бешеным галопом, грива его развевалась по ветру, а из-под
копыт брызгали искры, ярко сверкавшие в ночном мраке.
За всадником, словно крылья, развевалась его белая одежда. Она-то и
выдавала его присутствие. Но вскоре конь и всадник скрылись во мраке
ночи.
Доехав до лесу, Горимир остановил коня и оглянулся. Огромное зарево
разливалось по небу, ширясь и разрастаясь с каждой секундой.
- Все сгорит!- в ярости шептал владыка.- Строения, гумна, полные хлеба,
стога, все плоды наших трудов, все!- И подняв грозно руку в сторону
пожара, он произнес страшную клятву:- Пусть почернею я, как уголь, пусть
собственный меч разрубит меня надвое, если я не отомщу злодеям и не
заплачу за все сторицею!
II
Неуметельское городище погибло.
Чего не съел огонь, то разграбили рудокопы. С богатой добычей воротились
они домой. Награбленное добро везли на украденных телегах, запряженных
крадеными конями. Увезли массу хлеба из запасов Горимировых и, опьяненные
радостью, пели по дороге и кричали:
- Боялся голода, пусть-ка теперь поголодает!
Тихо и пустынно было в выжженном селении. Пожарище долго дымилось, и
осенний ветер разносил во все стороны едкий запах дыма.
Не прошло еще двух дней, а Горимир уже собрал всех мужей своего рода.
К ним присоединились и другие добрые соседи, возмущенные гнусным насилием
рудокопов.
Когда стемнело, выступили все, хорошо вооруженные, а во главе всех Горимир
на своем верном белом Шемике.
В Бржезовских рудниках никто и не помышлял об опасности. Рудокопы были
уверены, что сбежавший Горимир блуждает далеко, что он теперь бессилен
и им не опасен. Вполне спокойные, они улеглись, не позаботившись даже
поставить стражу. Поздно ночью разбудил их удушливый дым и яркий свет.
Крыши горели над их головами. Как безумные выбежали они вон и принялись
вытаскивать имущество, орудия и спасать детей.
Тут-то и обрушились на них люди Горимировы: рубили, кололи... Владыка
на белом коне носился с мечом в руках от шалашей к рудникам и побуждал
своих приспешников, чтобы все губили, ничего не жалея.
Словно ночные призраки, мелькали то там, то сям рассвирепевшие мстители,
разрушая хижины, хаты и орудия, заваливая камнями и бревнами шахты,
уничтожая все, что было добыто тяжким трудом рудокопов.
Прежде чем дневной свет успел озарить место разрушения, неприятель уже
исчез, словно потонул в утреннем тумане. У Неуметелей разошлись Горимировы
люди, а сам владыка поспешил дальше. Ше-мик, словно окрыленный, нес
его к воеводову граду. Когда взошло солнце, Горимир, вполне свежий и
на вид нисколько не утомленный, появился на своем белом скакуне у вышеградских
ворот.
На следующий день дошла до княжеского града весть о том, что случилось
у Бржезовой. Много рудокопов сбежалось на Вышеград, и все в один голос
рассказывали об ужасах прошедшей ночи и, распаленные гневом, винили
в этом бедствии Горимира.
Владыка запирался и доказывал, что в эту самую ночь он еще до свету
был в Вышеграде. Но Кршесомысл, жалея о гибели серебряных рудников,
велел ввергнуть Горимира в темницу, откуда его вывели лишь тогда, когда
кметы и владыки собрались на суд по зову княжескому.
И встал Горимир перед судом один против толпы свирепых рудокопов, требовавших,
чтобы он был сожжен живьем. За рудокопов стоял князь, за Горимира -
владыки. Они просили князя пощадить его, но рудокопы взяли верх, и князь
приговорил Горимира к смерти. Только в одном он уступил владыкам: он
изменил род смерти. Вместо костра Горимир должен был погибнуть от собственного
меча.
Когда это было установлено, Горимир обратился к князю с такой речью:
- Честный княже! Твоим судом осужден я и должен умереть. Прошу тебя,
не откажи мне в последней милости. Дозволь проститься с конем моим и
последний раз проехать на нем. Затем учини со мной что пожелаешь.
- Проезжайся, - согласился князь с усмешкой. - Конь твой без крыльев,
небось не унесет тебя далеко.
По приказу Кршесомысла вывели коня и заперли ворота. Не обращая внимания
на насмешку князя, Горимир радостно побежал в конюшню к своему Шемику,
обнял его за шею, прижал свое лицо к его морде, гладил его, говорил
ему что-то тихим голосом, а Шемик весело ржал, передним копытом взрывая
землю.
Князья и кметы с владыками, рудокопы, стражники и весь люд, собравшийся
на надворье, подошли к конюшне, когда Горимир вывел своего Шемика, держа
его под уздцы. Все залюбовались белым в яблоках статным конем: грудь
широкая, грива волнистая, хвост длинный, ноги как струнки, с малыми
копытами, как у оленя; глаза мечут искры, ноздри раздуваются.
Едва успел Горимир вскочить в седло, конь заплясал под ним. С радостью,
что сидит опять на своем милом Шемике, Горимир свистнул. Конь приподнялся
на дыбы, опустился и пошел легким шагом по надворью. Горимир еще свистнул,
и Шемик, заржав, прыгнул от одних ворот к другим. Около вала владыка
свистнул в третий раз. Потом, сжав коленями бока лошади, он нагнулся
к его уху и крикнул:
- Аида, Шемик!
В один прыжок конь был уже на насыпи... другим огромным прыжком он перескочил
через высокую бревенчатую стену.
Присутствовавшие онемели от изумления.
Шемик с всадником мелькнул над срубом, как птица... и оба исчезли.
Толпа рудокопов бросилась на вал в надежде увидеть за стеною коня и
всадника разбившимися вдребезги и плавающими в крови.
Смотрели со стен и вышек, поворачиваясь во все стороны и оглашая воздух
криками радости друзей и ярости - врагов. По берегу, низиною, в сторону
Радотина летел легкой рысью Шемик, унося Го-римира.
Еще не успел всадник скрыться из вида, как принялись владыки усиленно
просить за него князя. К ним присоединились и придворные, убеждая князя,
что ради такого чуда надо помиловать Горими-ра, и князь наконец уступил.
Тотчас послали гонца в Неуметели за Горимиром, чтобы приехал и ничего
не боялся, что ему все прощено и отпущено. И прибыл владыка на следующий
день, но на другом коне, не на Шемике. Когда же князь спросил о Шемике,
Горимир печально ответил:
- Дома стоит у меня он грустный. Навредил себе этим безумным прыжком.
Горимиру не сиделось в Вышеграде. Ни приязнь придворных, ни милость
князя не могли удержать его. Все помыслы его были около верного Шемика.
Откланявшись князю, он полетел без отдыха домой, в свое поместье, которое
начало уже подниматься из пепла.
Возвратившись, он тотчас же бросился в конюшню. Конь уже не мог встать
и, чувствуя приближение смерти, стал просить своего господина не давать
труп его в добычу зверям и птицам, а похоронить у ворот селения.
Глубоко огорченный, Горимир со слезами простился со своим конем, обещал
исполнить его желание и исполнил. Он зарыл его в Неуме-телях, где и
до сих пор показывают могилу верного Шемика, обозначенную камнем.